Статьи

КУЛЬТ НЕБЕСНОГО КУЗНЕЦА В АБХАЗО-АДЫГСКОЙ МИФОЛОГИИ. Лев Регельсон, Игорь Хварцкия.(Из книги «Земля Адама»).

Национальный музей Адыгеи. Кузница.

Выковать человека. Для Адама именем Всевышнего невидимого Бога было Ан; как же называл Адам Того, Кто стоял перед ним, Божественного Человека, с Которым он беседовал в Эдеме? Абхазская мифология сохранила и это имя: ШЬАШЪЫ – Он живет на небе и служит непосредственным “представителем”, зримым явлением Всевышнего АНЦЪА. К ШЬАШЪЫ, от Которого “исходят золотые лучи”, абхазский народ обращается с молитвой: “Да не потеряем свет, исходящий от Тебя. Да простится нам наше незнание”. В народных представлениях Он стал прежде всего “кузнечным богом”: именно Его “долями”, или, точнее, долями “небесной кузни” являются железные части символической священной кузни, которая и сейчас стоит во многих абхазских дворах. Кузнечный мотив находит дальний отзвук и в новозаветной метафоре, в описании прославленного человека Иисуса, открывшегося Иоанну: “ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи” (Откр. 1:15); халколиван – название ливанской меди; печь – образ кузни. Идея творения в древнейшей религии была выражена в образе Бога как Небесного Кузнеца: Всевышний не только Своими руками делает человека, но и материал, небесное железо, из которого Он выковывает его оружие, а иногда и части его тела – сотворен Им же. Впоследствии этот образ воспроизводится в библейском рассказе о сотворении человека из “праха земного”, что в древности понималось буквально как “глина”. Именно факт своей сотворенности Богом дает человеку отнологическое право спорить со Своим Создателем: “Объяви мне, за что Ты со мною борешься?… Твои руки трудились надо мною, и образовали всего меня кругом, – и Ты губишь меня? Вспомни, что Ты, как глину, обделал меня, и в прах обращаешь меня? Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотию одел меня, костями и жилами скрепил меня, жизнь и милость даровал мне, и попечение Твое хранило дух мой?” (Иов.10:2-12).

Образ сотворения человека Небесным Кузнецом находит свое выражение в абхазском языке. АЖЬИ: кузнец; АЖЬИРА: кузня; АЖЬЫХЪ: раскаленная железная палка и т.п. Но в то же время, абх. АЖЬЫ: плоть, мясо; так, моление о благополучных родах называется АЖЬАЩАРА, где второй корень АЩАРА: ткать. Таким образом выясняется, что в древности понятие железо-плоть-кузнец выражались одним словом. Отголосок древнего почитания ШЬАШЪЫ как Небесного Кузнеца содержится, возможно, в названиях первого месяца года. В абхазском он называется “месяц ШЬАШЪЫ”; если удастся доказать, что индоевропейское ЙАНУАР восходит к имени нартского кузнеца АЙНАР, то окажется, что культ ШЬАШЪЫ совпадает с культом кузнеца АЙНАР.

Идея сотворения человека в кузне находит прямое и мощное отображение в нартском эпосе, имеющем множество вариантов, в которых неизменно присутствует наделенный необыкновенной, чудесной силой кузнец, выковывающий главного героя эпоса Сасрыкву.

Приведем один из вариантов нартского сказания о сотворении Сасрыквы, записанный профессором Ж. Дюмезилем в Анатолии со слов убыха Тевфика Эсенча: “Льапш подошел к камню и ударив молотком, сбил верхнюю часть камня. Когда они посмотрели – новорожденный сидит в камне. Он испускал огонь со всех сторон. Льапш кузнечными щипцами взял новорожденного за бедра и окунул три раза в воду. Огонь, который он излучал, прекратился .... Нарты стоявшие сильно удивились. Льапш сказал: Я дал ему имя Саусырыкьуа” (А.М. Гадагатль. Нарты. Адыгский эпос. Майкоп, 1970, стр. 195).

В частом употреблении в нартском эпосе термина “железный”: абх. АИХАТЪЫ, Е.И. Крупнов видит “отражение самой сущности раннежелезного века”: железная скамья нартов, железная балка над очагом, железные ворота; у Сасрыквы железные ноги, он рос в железной колыбели, сидит на железном седле; у богатыря Нарчхоу железные усы (Е.И. Крупнов, стр. 373). В древнем абхазо-адыгском обществе кузнецы рассматриваются “как жрецы – представители особой касты” (И.А. Аджинджал). Связь железа с небом отражена, в частности, в абхазском нартском сказании о мече Сасрыквы. Когда малолетнего Сасрыкву не взяли в военный поход, он запряг зубров в огромный плуг нартов и начал пахать. Рассердившись на заупрямившегося зубра, он бросил в него “ком глины”, который неожиданно пронзил зубра насквозь. Оказалось, что это кусок железа, да такого прочного, что от него гнулось лезвие плуга. Сасрыква понял, что это не обычное железо, но АФЫРХЫ: пуля Афы – божества грозы. Из этого небесного железа кузнец Айнар выковал знаменитый меч Сасрыквы.

Божество кузни или Бог - кузнец?

Приходя к выводу об “исключительном архаизме” предания о ШЬАШЪЫ, В.Г. Ардзинба пишет: “Во-первых, кузнец Айнар представляет собой образ возникший на основе Шьашвы. Поэтому детальное изучение функций Айнара в нартском эпосе и других фольклорных текстах может существенно расширить наши представления об образе Шьашвы. Во-вторых, Шьашвы – это не столько божество кузни, сколько бог-кузнец” (В.Г. Ардзинба. К истории культа железа и кузнечного ремесла. В сб. Древний Восток: этнокультурные связи. М. 1988, стр. 276). Выводы В.Г. Ардзинба вплотную подводят к нашей гипотезе о существовании в древности особого обряда “вочеловечивания”, включения в род Адама. Говоря о Сасрыкве, он подчеркивает: “Новорожденный не плачет, не издает ни звука до того момента, как нартский кузнец закалит его. В результате закалки происходит резкая перемена в поведении младенца – он подает голос. Иначе говоря, именно в результате закалки происходит собственно рождение героя, подобно тому как завершается становление кузнеца или как после прохождения инициационных обрядов юноша включается в число полноправных членов коллектива” (там же, стр. 284).

В исследованиях В.Г. Ардзинба находят подкрепление также и наше понимание ШЬАШЪЫ как видимого проявления Бога Творца в библейско-христианском контексте: “Ритуал в кузне у абхазов мог представлять собой акт символического создания или воссоздания вселенной. Главным творцом ее является кузнец” (там же, стр. 298). Наконец, в именовании ШЬАШЪЫ-АБЖЬНЫХА: “ШЬАШЪЫ – семь святынь”, можно усмотреть подтверждение представления о Нем, как о Небесном Человеке, центре и средоточии мира Божественных Энергий. Анализируя архаический обряд поклонения Шьашъы, в котором семь свечей скручиваются в одну, В.Г. Ардзинба предполагает, что получившаяся большая свеча “может соотноситься с Шьяшвы как единым целым и, одновременно, семичастным”. В.Г. Ардзинба пишет: “Божество кузни именуется “семь святынь” или “семь братьев” потому, что оно включало в себя семь духов покровителей, т.е. Шьяшвы одновременно целое и его части” (там же, стр. 280). Первое в истории откровение “видимого Бога” – образ ШЬАШЪЫ-АБЖЬНЫХИ перекликается с последним – апокалиптическим образом Иисуса, который именуется: “Имеющий семь духов Божиих и семь звезд” (Откр. 3:1); Он ходит среди “семи золотых светильников” (Откр. 1:12 – 13;2:1); Он имеет “семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю” (Откр. 5:6). Об Иисусе Откровения, из уст Которого выходит “острый с обеих сторон меч” (Откр. 1:16;2:12;19:15), а также о “тысячелетнем царстве” того же Откровения (20:4) напоминает пламенная молитва, обращенная к ШЬАШЪЫ участниками кузнечного таинства:

О Шьяшвы, все семь святынь!

Ты, чей кинжал пронзает,

Ты, чей кинжал вонзается!

Одари своей лаской,

Одари своей милостью,

Сотвори для нас тысячи лет!

(В.Г. Ардзинба, стр.291)

Четыре кузнеца.

Отголосок древнейшего предания о “Небесном кузнеце” сохранился у евреев. Толкуя видения пророка Захарии (гл. 2, гл.3), Талмуд говорит о “четырех кузнецах”: это Енох, Илья, затем Мессия из колена Иосифа, которого народы земли закуют в оковы и подвергнут мучениям (Пс. 22:8 -16) и наконец, Мессия из колена Иуды, который убьет врага “дыханием уст своих” (Ис. 11:4) (Еврейская энциклопедия, ст. Эсхатология). К Мессии из колена Иосифа Талмуд относит пророчество Захарии о “жителях Иерусалима”: “Они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать Нем, как рыдают о единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце”(Зах.12:10).Однако апостол Иоанн связывает это пророчество с распятым Иисусом, Мессией из колена Иуды (Ин.19:37;Откр.1:7). Пророчество же о Мессии из колена Иосифа в христианском контексте необходимо, как мы показали выше, отнести к Михаилу, царю-помазаннику Христова царства на земле (Откр.1:7). В данном случае для нас важно то, что талмудическое употребление понятия “кузнецы” не имеет прямой опоры в Св. Писании: речь поэтому может идти об устном предании, сохраненном с глубокой древности и восходящем к адамитской традиции.

Первое имя видимого Бога.

В абхазском варианте нартского эпоса ШЬАШЪЫ упоминается как представитель Всевышнего АНЦЪА, обладающий всей Его силой и властью; Он живет на небе и наделяется некоторыми антроморфными чертами. С этим пониманием ШАШЪЫ как видимого проявления АНЦЪА можно связать однокоренное слово (бзыбский диалект) АШЬАШЪЫР: тень; т. е. видимая “тень” невидимого Бога. С культом ШЬАШЪЫ можно связать абхазский космогонический миф о “разверзании небесного свода” или “открытии небесных ворот”: ЖЪЮАНГУАШЪХЬАРА. Это грандиозное и редкое явление иногда сопровождается ярким сиянием, но чаще – видением райского неба; тот, кто удостоился его увидеть, испытывает огромную радость и получает благословение на всю жизнь: изобилие, семейное счастье, необычное долголетие. Тема “отверстого небе” проходит и через все библейское повествование (Иез. 1:1; Пс. 77:23; Мал. 3:10;Мф. 3:16; Деян. 7:56, 8:11; Откр. 4:1,11:19,19:11) и завершается великим апокалиптическим видением воинствующего Иисуса: “И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует ... Имя Ему: Слово Божье... На одежде и на бедре Его написано имя: Царь царей и Господь господствующих” (Откр. 19:11-16).

В связи с ролью ШЬАШЪЫ в древнейшей религии представляет особый интерес этимология этого имени и связанные с ним в абхазском языке ассоциации. Укажем прежде всего на производный термин, в который ШЬАШЪЫ как компонент входит целиком: ЭЙЩЬАЩЪЫЛОУ. В бытовом контексте это слово употребляется, когда о нескольких людях хотят сказать: “они во всех отношениях подходят друг другу”, “подходящая компания”. Аналогичный смысл дает толкование, связанное с АЕШЬА: брат и АШЪРА: созреть, откуда ШЬАШЪЫ: “созревшее, прочно сложившееся братство”. Метафорой полноты Божественного бытия может служить АШЬШЬАЩА: абсолютный покой – ср. славянское “вечный покой” и евр. ШХАКИМ: небеса, ШАКАТ: покой. Таким образом, имя ШЬАШЪЫ со свойственной древним языкам метафоричностью и конкретностью дает намек на высочайшую реальность: сущностное единство нескольких лиц – то, что на русском языке отчасти передается словом “соборность”, вошедшим в церковно-славянский текст Символа Веры как перевод греч. КАФОЛИКОС (katolikos): вселенский.

Имя ШЬАШЪЫ несет в себе не только психологический, но также и онтологический оттенок (связь с сущностью), ср. родственное абх. слово АЩАРА: считать чем-то, напр. “это дерево я посчитал за яблоню”. Далее, первый слог ЩЬА: абх. “кровь” – но в библейском, вообще в древнем словоупотреблении “кровь” часто сближается с понятиями “сущность, суть”, а также “душа, жизнь”. Поскольку АШЪА: подобный, такой же, тождественный, напр. САШЪА: подобно тому как я – то ШЬАШЪЫ: подобная, тождественная кровь или сущность, т. е. видимый ШЬАШЪЫ имеет “ту же сущность”, что невидимый АНЦЪА. Это позволяет предположить, что имя ШЬАШЪЫ есть древнейшее и кратчайшее выражение того представления о Боге, которое лежит в основе еврейской и христианской религиозности и нашло свое четкое выражение в христианском богословии: в учении Афанасия Великого о том, что СЫН, т.е. Бог видимый, единосущен (ОМОУСИОС, omoousios) ОТЦУ, т.е. Богу невидимому. Первая антитринитарная ересь – арианская, была направлена именно на то, чтобы разрушить веру в сущностное тождество Отца и Сына. В борьбе с арианством и последующими ересями выковалось учение о Св. Троице: термин “единосущие” был введен в недра невидимой Троицы и стал означать природное сущностное тождество Трех Лиц. Сопоставляя тринитарный догмат с учением св. Григория Паламы об Энергиях, можно утверждать, что термин “единосущие” истинен в двух неразрывных смыслах: Три Лица единосущны друг другу и Троица единосущна Своей Энергии.

Еще один вариант этимологизации первоимени Небесного Кузнеца может быть выведен из параллели с абх. А-ШЪ-АРА: 1)измерять, платить; 2) испуг, страх. В таком случае ЩЬА + АШЪРА = ШЬАШЪЫ: платящий кровью или, наоборот: принимающий плату крови, взвесивший цену крови. Возможно, этот оттенок смысла имени ШЬАШЪЫ (как и сам термин АШЪАРА) установился после того, как ШЬАШЪЫ принял жертву Авеля: кровь ягнят и козлят – прообраз крови самого Авеля, а в будущем – крови Иисуса.

Абхазский язык позволяет прочесть ШЬА/Р/ШЪЫ как: сгустившаяся кровь, от ШЬА: кровь и АРШЪЫ сгущать; это можно понимать в том смысле, что ШЬАШЪЫ сконцентрировал, “сгустил” в Себе Божественную сущность (“кровь”), так что сделал ее видимой. В таком случае отголосок предания о ШЬАШЪЫ, по образу Которого сотворен Адам, можно усмотреть в стихах Корана:

Читай! Во имя Господа твоего, который создает –

Создает человека из сгустившейся крови

96:2, пер. Г.С. Саблукова

Как его называют другие народы.

Если ШЬАШЪЫ (Шьяшвы) – действительно первое в истории имя “Бога в силах”, видимого Бога, то это имя должно найти свое отражение в религиозной лексике многих народов, также как и первое имя невидимого Бога АН. Однако, если имя АН легко узнаваемо, отличаясь лишь вариациями гласной, то с именем ШЬАШЪЫ, непроизносимом на любом языке, кроме абхазского, дело обстоит сложнее. Прежде всего надо рассмотреть возможные параллели на иврите. Можно построить близкие по звучанию выражения ША-ШВУА, где ША: префикс принадлежности, ШВУА: клятва, т.е. ШАШВУА: Тот, кто клялся (Тот, чья клятва). “Клятва” здесь может означать и эдемский завет с Адамом и проклятие за его грех. Поскольку ША, hc: ягненок, кожа, то евр. ШАШВУА может означать также “Клявшийся на коже”, т.е. записавший слова завета на священной коже; вспомним абх. АНЦЪА (Анцва): Бог кожи. Если заменить ШВУА на ШУА: спасать, то евр. ШАШУА: Тот, Кто спасает – аналог имени ЙОШУА: Йахве спасает (в иврите принято передавать указания на Йахве с помощью одного слога ЙА, ЙЕ, ЙО); с именем ЙОШУА (греч. ИИСУС) сравним абх. ИАШЪАУА: Ему (ИА) подобный (АШЪА) человек (УА). Наконец, еще одна ассоциация ШАА: равный, одинаковый, подобный, т.е. ШАШАА: Тот, Кто равен (подобен).

Абазины (как, по-видимому, и убыхи) употребляли божественные имена АНЦЪА (Анцва)и ШЬАШЪЫ (Шьяшвы) в том же смысле и с тем же звучанием, что абхазы, в наибольшей степени, как мы полагаем, сохранившие первоначальное адамитское произношение. В адыгский язык ШЬАШЪЫ вошло в форме УАШО: нарицательное именование бога вообще (Ш.Д. Инал-Ипа). Если это сближение верно, то мы получаем исключительно важную цепочку: адамитское и абхазское ШЬАШЪЫ – адыгское УАШО – хаттское ВАШАВ – хурритское и хеттское ТЕШАБ – урартское ТЕЙШЕБА. Появление АВ или АБ связано с тем, что в соответствующих языках это означает “отец”, т. е. ТЕШАБ можно понять как ТЕШ-отец (не от этого ли ТЕШ происходит русское ОТЕЦ). Дальнейшая трансформация имени: хеттское ТЕШАБ – греч. ТЕОС и ДЗЕУС, ЗЕВС; индоиранское ДЬЯУШ и ДЬЯУШ-ПИТАР (общеиндоевропейское ПИТАР: отец, отсюда латинское ЮПИТЕР). Однако за этой цепочкой лингвистических трансформаций обнаруживаются следы крупнейшего религиозного переворота древности. Если у адыгов и хаттов УАШО или ВАШАВ мирно сменяют верховного Бога АН, которого просто забывают, а у латинян он сохраняет почетное место под именем ЯНУСА или ЯНА, то у хурритов, а вслед за ними – у хеттов, греков, урарту вклинивается характерный сюжет последовательного “свержения” богов: АНУ – КУМАРБИ – ТЕШУБ; УРАН – КРОН – ЗЕВС. Первого из богов “оскопляет” и низвергает сын, которого, в свою очередь, свергает следующее поколение. Этот сюжет приоткрывает завесу над какими-то важными событиями начальной истории человечества: в последующих главах нам еще предстоит коснуться таких библейских фигур, как Тувалкаин, Хам, Нимрод.

Потомки Каина известны из Библии как первые металлурги: ТУВАЛ-КАИН (рим. ВУЛКАН, Vulcanus) – потомок Каина в пятом колене, отмечен как “шлифующий и кующий всякую медь и железо” (Быт. 4:22). Библ. ТУВАЛ можно связать с абх. АБЛРА: сжечь в углублении – прямое указание на кузню. Термин появляется в абх. проклятии ШЬАШЪЫ УЕИБЛААИТ: чтобы ШЬАШЪЫ сжег тебя в углублении; близко по смыслу АРЪАРА: расплавлять, откуда ЪЖЪЛА или ЪАЖЪЫЛ: м.б. родоначальник плавителей; с ТАБАЛ совпадает также абх. топоним ТЦАБАЛ (ЦАБАЛ). У ассирийцев оружейная сталь: ХУБАЛ-КИНУ (т.е. ТУБАЛ-КАИН); греки же называли ее адамас (adamas): указание на связь с Адамом, отсюда же греч. АДАМАНТ: алмаз; на гипотетическом адамитском языке АДАМАНТ должно означать: принадлежащий Адаму Божию. Связь древней металлургии с родом Каина отражена также в хетт. КУАННА, греч. КИАНОС (kianos): медь.

Вокруг металлургических ценностей.

Н.Я. Марр пишет: “Создатели металлургических ценностей.... группируются в определенной области яфетического мира, носят хорошо определенные яфетические названия, как то не только ТУБАЛЫ и КАИНЫ (или КАЙНИТЫ), но и халибы и др., в их числе МОСОХИ или МЕСХИ”. Напомним, что мы разделяем позицию Марра при условии замены термина “яфетический” на “адамитский” – очевидно, что в своих лингвистических “раскопках” он углубился в более ранние, дояфетические времена, в предпотопную эпоху. Н.Я. Марр приводит следующую квалификацию “яфетической” языковой семьи: “Первая ветвь – звуки шипяще-свистящие (сибилянты) – делятся на две группы: картскую (грузинский) и тубал-кайнскую (лазский – он же чанский и сванский – мингрельский, в древности иверийский). Вторая ветвь – придыхательные (спирантные), в нее входят три группы: абхазо-адыгская; лезгинская (аварский и др.); чеченская (включая ингушский)”. Хотя у Н.Я. Марра обнаружено много ошибок и слишком смелых гипотез, но эта классификация, как и его выделение яфетической языковой семьи, остаются, в основном, не опровергнутыми.

Он, в частности, подчеркивает особую мифологическую роль железа: “Само НЕБО в представлении яфетидов является ЖЕЛЕЗОМ, и яфетическое слово “железо”, при том определенной тубал-каинской (впоследствии иверо-чанской, в более близкие к нам эпохи и ныне мингрело-лазской) формы или формы Ш-группы, успела отложиться в языках Армении... в значении НЕБА” (Н.Я. Марр. О языке и истории абхазов. М-Л.,1938, стр.103,104). Дополняя соображения Н.Я. Марра, мы должны сказать, опираясь на приведенные выше исследования абхазского кузнечного мифа (В.Г. Ардзинба), что речь должна идти не об одной, но о двух начальных культурах железа, в каком-то смысле противостоящих друг другу.

Для предпотопных потомков Сифа (будем условно называть их протоадыгами, в знак того, что в этой ветви адамитов сохранялся культ праотца АДЫ) железо было прежде всего великой святыней. Его связь с небом объяснялась тем, что первые металлы, с которыми человек имел дело, были самородное золото и метеоритное железо (абх. “пули АФЫ”), причем железо в древности ценилось неизмеримо больше. Вероятно, послепотопные сыны ИАФЕТА, оставаясь жить на земле предков, сохранили традиции сифитов-протоадыгов: поэтому они и стали известны грекам как первые металлурги: ХАБИЛЫ. Это название может происходить как от каинитского ТУВАЛ (ХУБАЛ), так и от АВЕЛЬ (ХЭБЭЛ), почитаемого яфетидами, а производимое ими железо – АДАМАС. Сохранившийся до нашего времени абхазский кузнечный культ рассматривает священные предметы из железа как проявления АНЫХИ – Божественной Энергии, Божественного Присутствия на земле.

Отношение каинитов к металлу было принципиально другим: эти достижения вызывали не священное благоговение перед Всевышним, но чувство гордости своим всемогуществом. В абхазском эпосе влияние каинитов проявляется в образе гордеца АБРСКИЛА, который ради богатырского тщеславия извлекает молнию, рассекая саблей облака – он хотел уподобиться этим Всевышнему. Но тот же Абрскил, защищая родную землю – истребляет рыжеволосых (дурная примета у абхазов), сероглазых, которые могут сглазить, напустить порчу – в этом можно видеть отголосок предания о борьбе с каинитами, физически слабыми, но обладавшими магическими способностями. Абх. АКАН: веснушки – перекликается с именем КАИН (рыжеволосые, как правило, имеют много веснушек), сюда же, как мы уже указывали, вероятно, восходит название племени АЦАН – карликов, колдунов, и, в некоторых вариантах предания, кузнецов. Всевышний АНЦЪА запретил АБРСКИЛУ уничтожать рыжеволосых: замечательное совпадение с Быт. 4:15 – “и сделал Господь Каину знак, чтобы не убил его всякий, кто встретит его”. В связи с этим, возможно, появилось древнее абх. выражение КАН БЗИОУП (хороший КАН): сохранить вид, сохранить моложавость. Другой отголосок предания о табуирующем знаке, охранявшем Каина – древнегрузинское представление о НАЦИЛИАНИ: избранных людях, наделенных священными божественными знаками. Знаки обычно находились в скрытом месте – под лопатками или на бедрах; культ НАЦИЛИАНИ нашел отражение в приобщении детей (а также особо – царей и князей) к астральным божествам. Варианты мифа сообщают, что знак был как-то связан с огнем – или он был светящимся, или изображал свечу, солнце и т.п. На Ближнем Востоке сохранилось также предание о способе закалки ДАМАССКОЙ (вероятно, от АДАМАС) стали – в крови или моче рыжего мальчика – параллель с абхазским мифом о “рыжеволосых”.

Образ Прометея.

Духовная борьба древних людей: за или против каинитской идеологии отразилась в образе Прометея – похитителя небесного огня. Видимо, здесь речь шла не об огне племенного костра или домашнего очага, известном с раннего палеолита, но именно о священном или магическом кузнечном огне для обработки и выплавки металлов. Армянская мифология различает священный, небесный огонь от молнии – и огонь ХУР: низменный, даже греховный, полученный путем высекания из кремня. Само происхождение образа Прометея остается неясным: в этом образе соединены черты нартского героя САСРЫКВЫ, отнимающего огонь у похитителя великана, и абхазского АБРСКИЛА, который прикован к скале в наказание за свое богоборчество. Образ ПРОМЕТЕЯ становится своего рода апофеозом каинитской идеологии – вероятно, каинитскими жрецами этот образ и был создан. Самый древний вариант мифа о Прометее, видимо, надо искать в чечено-ингушском варианте нартского эпоса: герой ПХАРМАТ (чеч.- инг. ПХЬЯР: кузнец) на богатырском коне достигает вершины г. Казбек и похищает головешку из очага СЕЛЫ, бога грозы и молний. Прикованный за это к г. Казбек, ПХАРМАТ страдает не только от ИДЫ, царицы птиц, но и от холода вечных снегов и льдов, собранных СЕЛОЙ со всех горных вершин и ущелий. Здесь можно видеть также отголосок (а, может быть, и первоисточник) иранского мифа о вечной борьбе огня со льдом. Грузинский аналог ПХАРМАТА-АМИРАНИ (АМРАН), восходящий к сванскому (или к лакскому, где появляется имя Амир) эпосу, похищает у бога – громовержца небесную деву КАМАР, олицетворяющую небесный огонь.

В адыгском варианте патриарх (тхамада) нартов НАСРЕН-ЖАЧЕ, напротив, борется с похитителем огня у нартов – богом зла ПАКО. Правда, образ двоится: герой пытается незаконно проникнуть в тайны верховного бога ТХА – в некоторых версиях его приковал к горе сам ТХА, в других – ПАКО. Освободил патриарха и вернул похищенный огонь нарт БАТРАДЗ.

Греческий ПРОМЕТЕЙ – хтонический, доахейский бог, сын титана ИАПЕТА. Греки, с глубокой древности связанные с Кавказом, видимо, заимствовали миф в его вайнахском варианте, заменив непонятное ПХАРМАТ на греч. ПРОМЕТЕЙ мыслящий прежде, предвидящий. Именно греки сделали этот миф, как, в прочем, и многое другое, достоянием мировой культуры. Глубокий знаток древних легенд Эсхил в своей трагедии “Прометей” вкладывает в уста героя слова:

Я всесожженьям смертных научил

И знаменьям глубоким, сокровенным,

Являемым в пылающем огне.

Прометей находится в сложных отношениях с ГЕФЕСТОМ, богом огня и кузнечного дела. Гефест хром на обе ноги, безобразен, но в жены себе взял богиню любви Афродиту. Для колхидского (!) царя он вырыл четыре волшебных источника, текущих из под виноградной лозы: воды, молока, масла и вина. Он кует оружие и щит герою Ахиллу, делает медных быков для царя ЭЙЕТА (!). Вергилий описывает подземную кузницу Гефеста грандиозных размеров, где куются молнии Зевса. Против своей воли, по приказу Зевса, Гефест приковал Прометея к горам Кавказа. Отмечается, что культ Прометея более древний, чем культ Гефеста. Поскольку в связи с Гефестом постоянно упоминается Колхида, а римские легенды называют его ВУЛКАНОМ, это дает основания отождествить его с библейским ТУВАЛ-КАИНОМ.

Согласно Эсхилу, Прометей увидел, что человек по сравнению с животными “беспомощен, наг, не обут, без ложа и без оружия”; чтобы помочь ему, он крадет искусство огня у олимпийского кузнеца ГЕФЕСТА, искусство шитья одежд – у Афины. Прометей наделил разумом слепых, жалких людей, живших как муравьи в пещерах, научил их строить дома, корабли, шить одежду, считать, читать и писать, различать времена года и т.д.

Во всем этом можно усмотреть самое древнее проявление духа самозванства, присвоения себе чужих достижений: вся монотеистическая традиция утверждает, что подобным учителем человечества был патриарх ЕНОХ. Следы этого предания сохранились и у Эсхила: единственное, чего не смог Прометей – это научить людей правилам совместной жизни; стыд и правду вложил в людей не он, а ГЕРМЕС, которого древняя традиция отождествляет с ЕНОХОМ. Но каинитские обвинения в адрес Творца, перенесенные, правда, на Зевса, продолжаются: Бог, якобы, не захотел заниматься исправлением и совершенствованием людей, а решил уничтожить их потопом. Восстановление нового человеческого рода приписывается тому же Прометею, а не патриарху НОЮ: якобы, именно сын Прометея ДЕВКАЛИОН, спасшийся от потопа, создает людей бросая за спину камни. Достойно внимания это упоминание о “камнях”: намек на адамитское “таинство камня”, таинство инициации, сотворения человека из преадамитов. Каиниты, как потомки Адама, должны были владеть этим таинством, но, потеряв Божественное благословение, превратили его в магический обряд, связанный, скорее всего, с огнем и кузнечным делом. Каинитские жрецы (кто-то из них тоже, вероятно, спасся от потопа) “создавали” людей, частично обладавших адамитской творческой силой, но проникнутых атеистическим, богоборческим духом. Несомненно, что этот дух имеет значительное влияние в современной цивилизации, одновременно творческой и атеистической по существу.

Телефон: +7-918-420-40-34, e-mail: elenarazina22@mail.ru, www.tri-edinstvo.ru